«Покаялась бы ты, Алена, я же все пойму, все прощу», – говорил Степан своей жене, вернувшейся с работы на три часа позже. А та опрокинулась в кресле, горем убитая, глаза мокрые, вид жалкий-жалкий, ну прямо готовая на закланье, и молчит…
«Я пою тебе птицей, женщина, я стелю тебе мягкую поляну под бедра, я укрываю тебя березовой листвой от солнцепека. Ты только будь, прекрасная, радуй мой взор своей грацией и восторженностью. Я твой Пан, а ты моя нимфа». И тут бог полей, гор и лесов осекся…
– Что-то совсем сна нет, давай поговорим?
– Давай, о чем?
– Ну много всяких тем. Скажи, например, ты считаешь меня доброй?
– Да, ты добрая. Ты очень добренькая, – сказал он, целуя ее в щеку.
– Добренькая? Это ты на что намекаешь? Что я наоборот злая?..
Тихие улочки, тихие лавочки. Народу, конечно, тьма в этот теплый вечер, его повываливало столько, что как раз ни одной свободной скамейки, с трудом отыщешь для себя. Но какое дело до народа, когда идешь за руку с тем, ближе и приятней кого для тебя в эту минуту нет…
Он женился; она вышла замуж. Это могут быть два разных события в жизнях двух разных людей. Или наоборот, люди разные, а событие одно. Вот как тут разобрать? Никак, поэтому обязательно нужны свадебные фотокарточки…
По тротуару на самокате проехала девочка. Следом пробежал мальчик. За мальчиком были мужчина с женщиной, они молчали и просто шли. Потом какое-то время вообще никого не было, пока не появилась компания школьников. Поравнявшись со мной, они по очереди попинали меня…
Он сперва поцеловал ее в губы; потом, как она ждала и хотела, в шею; потом расстегнул пуговки и волнительно поцеловал в ключицу… А потом он вспомнил, что по телевизору хоккей, и ее грудь так и замерла на полувздохе. Наши выиграли, а нехороший осадочек все равно остался…
Авдотья Михална грызла семечки на лавке перед домом, когда к ней подошел сосед Кузьма Палыч. «Чем занимаешься, голуба?» – «Семечки, вишь, грызу». – «Отсыпь мне», – попросил он, усаживаясь рядом. Она отсыпала, и они стали грызть вместе. А когда сгрызли все до последней…
