ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ
Сегодня ровно год, как я нашёл два дубовых листа. Событие не ахти какое, если бы в том месте рос дуб. Но никакого дуба ни рядом, ни вокруг не было, я тщательно облазил местность. Мистическая парочка до сих пор хранится закладкой на «Лиличке» Маяковского, отпечатав причудливый крест-накрест посередине строчки «руки твои, исступлённый, гладил». Но бог с ними, листьями, они всего лишь одна из закладок моей памяти, которую я и с закрытыми глазами открою на любой нужной мне странице.

В тот день в моей жизни появилась М. Не обнаружив дуба, я сел на лавку, чтобы унять своё недоумение и заодно придумать объяснение для матери ученика, на урок с которым я опоздал. Сказать, что я искал дуб, было нельзя, она решила бы, что её сын подвергается опасности. Изворачиваться и лгать было тем более скверно, и я просто позвонил и сказал, что у меня лёгкий припадок. «Небольшое головокружение, ничего страшного, до завтра пройдёт». Мы бодренько распрощались, и тут я услышал:

– У вас кружится голова? Вам плохо?

Это была М., она незаметно села рядом и смотрела на меня, как на смертельного больного. Глаза её изливали на меня тоскливую нежность, я всегда мечтал, когда придёт срок, умирать именно под таким взглядом.

– Ничего страшного, – механически повторил я, – до завтра пройдёт. Уже, кажется, проходит. Нет, сейчас как раз почему-то усиливается… Это всё из-за дуба, которого нет. Я нашёл листья, дубовые, но не могу найти, откуда они взялись… А эта женщина, мать моего ученика, хорошая женщина…

Я нёс чушь, а М. всё так же тоскливо-нежно смотрела на меня, и тогда я замолчал, а она положила свою руку на мою, в которой были те самые листья, и погладила. Она с самого начала была добра ко мне, моя М., она сразу раскусила мою припадочную натуру и решила, что будет лучше, если я как можно скорее избавлюсь от беспричинного головокружения.

И знаете, что она сделала? Верно, так и есть: она стала его причиной.

ПРОЩАЛЬНЫЙ СОН
Иногда я вижу лицо М. так отчётливо, будто она всё ещё находится передо мной, но чаще моя память воскрешает её образ со спины. Много раз, расставаясь с нею, я стоял и смотрел ей вслед, пока она не ступит на эскалатор и не скроется в брюхе метрополитена. Проглотив М., бездушный зверь запивал её хмельной тоской, изливавшейся из моей сдавленной груди, а затем выталкивал меня наружу, в такой же бездушный лабиринт человеческих теней, и милый призрак, шедший впереди меня, указывал путь домой.

Но однажды, уже в самом конце наших встреч, случилось другое. Мы прозевали последнюю открытую дверь, и М. осталась на ночь, а наутро моя память получила дорогой подарок – прощальный сон любимой женщины. М. спала, отвернувшись к стене, а я, боясь шевельнуться, сидел на расшатанном стуле, смотрел на её незащищённую, доверчивую наготу и понимал, что достиг высочайшей вершины нашей близости. Если бы я мог вечно сидеть на том стуле… Но стул вероломно скрипнул, М. проснулась, и вечность, вздрогнув секундной стрелкой, исчезла.

БЕЗ ВОЗДУХА
Воспоминания расползаются по картине прошлого трещинами. Одна из них прошла по губам М., неизменно влажным и покорным, но вкуса их я не помню, осталась лишь череда состояний: кроткая целомудренность сменяется безответной разомкнутостью, которая совершенно внезапно оживает и ищет всё большего и большего насыщения, так что в конце концов мы оба начинаем задыхаться, не в силах обуздать разрастающуюся жажду друг друга.

Нам всегда было мало воздуха, когда мы были слишком рядом, и мы в шутку боялись умереть. Поэтому М. так часто (трещина пошла вверх по её щеке и перечеркнула ухо) просила шептать ей о том, как всё будет через год, через десять лет, и даже в самой отдалённой дряхлости. И я красноречиво шептал, разбавляя рождавшиеся образы прикосновениями к мочке, пронизанной золотым листком. Старичками мы представлялись себе почему-то обязательно просветлёнными и одновременно комичными. Возможно, здесь накладывались одна на другую две наши убеждённости: что наши души никогда не перестанут относиться друг к другу на «вы», а тела останутся такими же наэлектризованными и трепетными, как в первую ночь их знакомства.

ХОЛОД
Я сажусь за письменный стол и пишу строчку за строчкой, час за часом, сигарету за сигаретой. Я разгоняю омертвелый воздух, сгустившийся там, где когда-то благоухал тамариск и мерцали светляки.

Когда М. была со мной, я был расточительно пьян и самоуверенно беспечен, а теперь мне приходится орошать зыбучий песок памяти вином пятилетней безудержной страсти, высаживать в сухие трещины шелковистую траву, подобную той, что стелилась под нами пылкими ночами, и разговаривать с надломленными деревьями, пытаясь выпытать у них тропу, по которой ушла М.

Почему женщины бросают мужчин, которых любят?

Перед самым уходом М. сообщила, что видит во мне какую-то искру, не имеющую к ней отношения, и хочет, чтобы та не погасла. Но ведь у нас уже были светляки, зачем ещё это проклятое искрение?

Она сказала, что тем самым спасёт меня от внутреннего холода, и, конечно, она была права – жар постели вовсе не повод жить горячей духовной жизнью. Но она просчиталась: та искра обрела свечение её имени. Холод одиночества пробирает меня до костей.

ЗЕРКАЛО
В моей комнате стоит шкаф, массивный и древний, как столетний дуб. На дверце зеркало, пятна на котором уже никогда ничем не ототрутся, но М. с невозмутимой настойчивостью брала в руки тряпку, брызгала на зеркало чистящим средством и тёрла, тёрла, тёрла… Часто я стоял у окна, смотрел на улицу и слушал, как она брызгает на столетние пятна и водит тряпкой по столетнему стеклу. Мне нравились эти звуки, я к ним привык, они сделались для меня родными. И я радовался, что пятна никогда не ототрутся, и с улыбкой представлял, что М. тоже когда-то станет столетней, и я вместе с нею. И между нами никогда ничего не сотрётся и не кончится. Но всё кончилось. М. опустила руки и уронила тряпку на пол.

– Ты устала? – спросил я.

– Я ухожу, – сказала она грустно. – Я больше не смогу чистить это зеркало. И мне горько думать, что ты так и не увидишь себя ясным и незамутнённым.

И она в самом деле ушла и не вернулась. А я каждую свободную минуту подхожу к зеркалу и вижу в нём её светлое лицо. У столетних зеркал изумительная память.