Если, когда вы пишете, вы будете думать о глобальном, то скорее всего у вас выйдет плохой текст, поэтому не пытайтесь сразить мир неслыханными темами, это смешно. А вот если вы озаботитесь мелочами и хорошо, вдумчиво и красиво пропишете их, то с большой долей вероятности ваш текст будет иметь и глобальное значение. Всегда начинайте с мелочей, пусть это станет для вас главным писательским правилом.
Пример? Пожалуйста. Скажем, лежит на столе яблоко. Есть ли в этом что-то глобальное? Нет, если конечно вы не ели три дня и вас не шатает от голода. Если шатает, то ради бога съешьте это яблоко и будьте довольны, а мы, сытые, просто напишем: «На столе лежало яблоко», – и будем думать, к чему это может привести.
Честно скажу, когда я сейчас это пишу, я не знаю, каким будет продолжение, вариантов здесь столько же, сколько самих столов и яблок в мире. Но я не сторонник абстрактных размышлений и вам не рекомендую разводить всякую многословную муть, если, конечно, вы не Имманул Кант. Давайте сразу перейдем к действию, напишем что-нибудь простое и конкретное, например: «Подошел мальчик и начал его есть». Теперь у нас есть уже два предложения:
На столе лежало яблоко. Подошел мальчик и начал его есть.
А дальше, я сейчас придумал, пусть будет так, чтобы одним-двумя предложениями сразу всю историю и закончить. Это будет такой коротенький рассказ. Мне пришло в голову, что это было не простое яблоко, а молодильное, а мальчик это бывший старик – например, пенсионер Иван Тимофеевич Рябков, который купил килограмм молодильных яблок, чтобы помолодеть и жениться на тридцатилетней медсестре, которая приходила к нему делать уколы. Но пенсионер переборщил, и вот к чему это привело:
На столе лежало яблоко. Подошел мальчик и начал его есть. Бывший пенсионер Иван Тимофеевич Рябков, который купил килограмм молодильных яблок, чтобы помолодеть и жениться на тридцатилетней медсестре Верочке, которая приходила к нему делать уколы, которые ему назначили против старческого маразма, – так вот, он перестарался и не смог устоять перед соблазнительными плодами, он съел их все до единого. А медсестра Верочка, придя к нему вечером с очередным уколом, никого в квартире не обнаружила, только мокрый слюнявчик лежал на полу посреди кухни.
Ну как, разве не получилось глобально? Разве не торчат из этого рассказа уши жадной, безоглядной, безрассудной любви, которая случается с нами сплошь и рядом? По-моему, вполне торчат. Остается только придумать название, которое само напрашивается: «Жадность любви».