Мы сидели в кафе. «Они были такие славные, – рассказывала Ольга, – милые такие, здоровались все время. И я хотела их поздравить даже. Ну, Рождество все-таки, и люди такие приятные.

Голубей кормили. Каждый день! Представляешь? Сядут рядышком, старичок корочку из кармана достанет и крошит ее, крошит. Голуби вокруг, старушка его, прижмутся друг к другу, – загляденье. Я вот так же мечтала: любовь до гробовой доски, внуки там, деревня и курочки. Смотрела на них, и глаз радовался.

А сейчас иду, гуся тащу рождественского. Большой такой, жирный. Думаю, вот и птичка к обеду им будет, полакомятся. Упаковала еще так, бантик завязала. Сейчас, думаю, вещи брошу и быстренько к ним. И погода такая, самая что ни на есть праздничная! Снежок, небо светлое, фонарики.

Смотрю, сидят милые. Рядышком. Не тороплюсь, сюрприз, думаю, будет: раз – и гусь. С праздником, – скажу, – счастливого Рождества, и все такое».

Ольга вздохнула и пнула пакет под столом.

«А он, знаешь, старик этот… Он вот так вот взял… В карман полез. Понимаешь? Рогатку вытащил. И бах в голубя! Представляешь, Лена? И старушка его! Хвать птицу и в пакет! Встали, руки от крошек отряхнули и пошли. Бони и Клайд, Лена. Бони и Клайд!

А какие ж славные были…»

«Возьмешь?» – И она пнула пакет под столом.