Она перебирала аккорды, ласкала струны и его слух, а он сидел на полу, прислонившись к стене, и представлял, что улетел на Луну, бегает по ней, смотрит на родную планету, на этот дом, где она одна, без него, и вот так же играет на гитаре, а он не слышит… Вот это тоска так тоска, злейшему человеку не пожелаешь.

Она запела, и голос ее, этот его темный бархат, его сентиментальная томность начали вынимать из него душу. И как быть? Там, на Луне, никто с ним не будет в такой степени проникновенным и искушающим. А она искусительница, и еще какая, у нее столь мягкие, соблазнительные пальцы, когда она ими пользуется, что он не знает, куда от них деваться. Вот так возьмет, бывало, и его какую-нибудь струну тронет, а он после этого дрожит, вибрирует, стонет просто от впечатления. Нет, такого и всякому человеку не пожелаешь, а не только плохому, потому что вдруг потом на Луну, и как жить? Сгинет он там без нее, обязательно сгинет. Он представил, как его закостеневшее тело пылится на голой и холодной лунной поверхности, и заплакал…

А она продолжала перебирать струны и ласкать аккорды, смотрела на него и пыталась понять, шутит он или притворяется. Нет, она не спорит, песня про голубой вагон, конечно, трогательная, но чтобы настолько… Она не знала, что давным-давно, когда он был ребенком, ему на день рождения вместо мяча подарили совок и ведерко для игр в песочнице, и случилось это как раз под эту самую песню. Боже, как он рыдал тогда, как тосковал по мячу!..

Но он этого, конечно, и сам уже не помнил. А про Луну он подумал неосознанно, по смутной ассоциации, она ведь тоже почти мяч.