Три ночи я не спал, всё двигал поршни рассудка, пытаясь разгадать твою жизнь, в которой не проступают мои следы. Неужели я больше не мерещусь тебе в сгорбленных спинах незнакомцев и ни единым взмахом ресниц ты не воскрешаешь наших уединённых посиделок и вороватых поцелуев? Не слыша от тебя и полуответов, в четвёртую ночь я не устоял и свалился в сон, но и это не уберегло мою голову: ровно через час соседку за стеной пилили ножовкой. Она так орала, что призраки тех, кто жил когда-то в моей комнате, забились в чёрный угол и корчились в мерцании уличного фонаря. Я выскочил в коридор на подмогу – ей или пильщику, мне было всё равно, лишь бы деятельность, лишь бы участие, лишь бы не думать о тебе. Я вломился, дверь была хлипкой, и… лучше бы я не вламывался. Надо мной снова надсмеялись, только теперь не ты, а другая. Она уже не орала, лежала горячая и блестящая, как созревший баклажан на грядке, и улыбалась мне. И тот, который пилил, тоже склабился, как обезьяна. Обманутый, я поплёлся к себе и снова не спал, вслушиваясь, как стены хихикают обо мне.