1. Соседи

Пять лет назад мне довелось снять жилье на Гороховой улице. Мне сразу приглянулась коммунальная квартира, в которой было всего три комнаты. В одной из комнат проживала собственница, женщина добрая, интеллигентная и приятная, коренная петербурженка, родившаяся в годы блокады. Она мне сразу понравилась, и впоследствии я охотно помогал ей разобраться в премудростях смартфона, который ей подарила дочь, жившая, кажется, в Донецке, на Украине. Татьяна Борисовна тоже прониклась ко мне симпатией и частенько приносила мне тарелку рыбного супа, который я ел с большим аппетитом. Другую комнату снимала семья, перебравшаяся из Душанбе: спокойные и вежливые муж с женой, работавшие на известном в Петербурге рынке «Апраксин двор», и двое их взрослых детей: сын с дочерью, студенты. В третьей комнате, собственно, жил я, приехавший с Урала. Так что география у нашей квартиры, как видите, была богатая. И как скоро выяснилось, не только география.

2. Картина за шкафом

На второй день после моего заселения я решил провести тщательную проверку того, что имелось в моей комнате, поскольку шкафы были не пустые, в них там и тут что-то лежало, да и хозяйка сама сказала, чтобы я пользовался содержимым шкафов по моему усмотрению, так что, согласитесь, грех было на этот счёт не осмотреться. Поэтому я осмотрелся: в одном шкафу постельные принадлежности, в другом хрустальные вазочки и рюмки, – а вот в следующем я обнаружил несколько коробок с красками и с десяток всевозможных кистей. Хоть художником становись, хотя ни склонностей, ни особого желания у меня никогда не было. Да и на чем рисовать? Я поискал по сторонам и заглянул за шкаф. И надо же, там нашелся холст на подрамнике. Я достал его… и увидел женщину. Прекрасную, великолепную, эффектную женщину. Изумительно пахнущую масляными красками и словно вчера только созданную, хотя кем бы в таком случае?.. Я тут же позвонил хозяйке. «Ах, картина, – сказала она. – Должно быть, это Наташа забыла». Я спросил, какая Наташа. «Девушка, которая жила в комнате до вас. Она съехала, но я не знаю, куда именно. Так что, наверное, можете оставить картину себе, если она вам нравится». Нравилась ли мне картина? Я поставил ее к стене возле окна и отошёл, чтобы получше рассмотреть. Потом я поискал какой-нибудь гвоздь на стене, и гвоздь кстати обнаружился на стене напротив дивана и был вполне крепким. Я повесил на гвоздь картину, сел на диван и стал смотреть на женщину. Я был пленен ею. Да-да, дорогой читатель, я смотрел на нее, и чем дольше смотрел, тем сильнее ощущал себя беспомощным ягненком перед могучим львом; я чувствовал себя мелким насекомым перед чем-то непостижимо величественным; я был, в конце концов, словно тщедушный раб перед божественной и любимой госпожой. И ещё, наверное, в ту минуту я начал ждать появления в моей жизни загадочной Наташи. Ведь не могла же она, думал я, в самом деле просто вот так взять и оставить эту дивную свою картину на произвол судьбы.

3. Бесплотные фантазии

Но Наташа не приходила и не давала о себе знать. Ее не было ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Я уже даже и совсем перестал о ней думать, а висевшая на стене картина стала привычным и обыденным предметом обстановки, и только перед сном, уже лёжа на диване и засыпая, я иногда грезил о женщине в красном платье, да и то это были какие-то размытые и скорее отвлеченные фантазии о чем-то отдаленно приятном и счастливом, о возможном, но фантастическом стечении обстоятельств, при котором я вдруг встречаю где-нибудь на улице ту самую женщину и в том самом платье, и мы с ней идём к художнице, чтобы она нарисовала ещё одну картину, как бы продолжение первой, а потом ещё и ещё одну… И я неизменно погружался в сон на этих сладких фантазиях, – а дальше ничего не происходило, ни в реальности, ни в моем воображении. Наверное, потому что я просто не умел вдыхать жизнь в бесплотные образы и не знал, как побуждать их говорить и действовать. Да и о чем бы я мог говорить с ними, ведь они наверняка приняли бы меня за ненормального или, в лучшем случае, за слишком впечатлительного и всё преувеличивающего человека. К тому же, откровенно говоря, я даже самому себе не мог ясно сказать, с кем из них двоих я предпочел бы встретиться в первую очередь: с женщиной с портрета или с той, которая эту женщину так волнительно изобразила. Кстати, если вы думаете, что я не догадался расспросить хотя бы про Наташу своих соседей, то ошибаетесь. Я спрашивал их, даже не один раз, надеясь, что кто-нибудь вспомнит какие-нибудь мелкие, но важные подробности, какие-нибудь примечательные и характерные детали ее поведения. Но никто из них ничего для меня существенного не мог припомнить: Наташа жила замкнуто, вела себя тихо и, казалось, была целиком погружена в свои краски и холсты.

4. В поисках неизвестного моста

Однажды утром я проснулся с решимостью положить конец моим тягостным ожиданиям и изматывающему томлению: я собрался бродить по Петербургу, пока не встречу женщину в красном платье. Платье, разумеется, могло оказаться другого цвета, или это вообще могли быть джинсы с майкой, но я рассчитывал, что каким-то неясным чувством безошибочно узнаю ее, потянусь именно к ней, а не к какой-нибудь другой женщине. Вы скажете, что это идиотизм и все равно что копаться в стоге сена, разыскивая затерявшуюся иголку; наверное, так и есть, теперь я бы и сам был такого мнения. Но тогда у меня была, как я сказал, решимость действовать и я был не в состоянии следовать доводам здравого смысла. Впрочем, одна зацепка у меня все же имелась, хоть и самая слабая из возможных, принимая во внимание, что это Петербург: на картине была изображена часть какого-то моста, и я собрался пройтись по множеству мостов через реки и каналы города, и чем черт не шутит, вдруг на одном из них и будет она стоять, глядя вниз на задумчивые воды. Не случайно же, полагал я, на картине была подсказка в виде перил явно какого-то моста. В общем, я размышлял как мальчишка, начитавшийся каких-нибудь детективов и вообразивший себя сыщиком. И хотя я сам это прекрасно понимал, остановить меня, кажется, не могла никакая сила. Я вышел из дома и направился к ближайшему от дома мосту, ведь именно ближайшие мосты вполне могли привлечь и Наташу. Ходил я долго, очень долго, до самого вечера, и даже уже перестал соображать, какой мост я уже исследовал, а на каком ещё не был, так что когда я вернулся назад и в изнеможении сел на скамейку возле ТЮЗа, я ненавидел эти мосты как самых заклятых моих врагов. И, признаться, вместе с мостами ненавидел отчасти и саму Наташу, которая поленилась пририсовать табличку с названием моста. И вот сижу я на скамейке, с трудом прихожу в себя и на собственной шкуре постигаю прежде мертвый для меня смысл слов, что от любви до ненависти один шаг… Впрочем, у меня этих шагов набралось в тот прекрасный день явно на пару, если не больше, десятков километров. Придя домой, я в раздражённом раздумье выпил чашку кофе и съел бутерброд, после чего обернул картину банным полотенцем и сунул обратно за шкаф.

5. Пустота

Спустя месяц, ближе к вечеру, в дверь мою постучались. Я открыл и увидел незнакомую мне девушку, которая в руках держала большой рюкзак, явно пустой. «Я бы хотела забрать свою картину», – сказала она. Я внимательно посмотрел на нее. «Так вы и есть Наташа?» Она удивлённо пожала плечами. «С чего вы решили?» Я сказал, что она не похожа на женщину с картины, стало быть она художница. «Наташа уехала назад, в свой родной город, а мне сказала забрать картину, если я передумала. А я как раз передумала». Я ничего не понимал. «Видите ли, два года назад она нарисовала мой портрет, но мне он не понравился, и я не захотела его брать. Я на нем вовсе на себя не похожа». «В самом деле?» – спросил я, доставая картину и снимая с нее полотенце. Женщина в красном платье была совсем не та, что стояла передо мной. Я засомневался в словах моей гостьи. Она это поняла и сказала: «Я же говорю, что внешнего сходства мало. Здесь изображён мой характер, который со временем и впрямь, наверное, изменился и стал таким, как на картине. Жизнь, знаете, иногда так внезапно изменчива и непредсказуема». – «Характер?» – «Да, на прошлой неделе у моего мужа продырявились носки и он попросил меня заштопать их. А я ему сказала, что вот еще, пусть пойдет и купить себе новые. Тогда он назвал меня надменной гордячкой. Вот пусть теперь любуется на меня, раз я для него такая». Я ещё больше ничего не понимал, одно только становилось мне ясным: ни женщины с картины, ни Наташи мне уже не суждено было встретить. Я протянул картину девушке. Она сунула ее в рюкзак и повесила за спину. «Я пойду. А то мне ещё носки мужу купить надо». Носки? При чем здесь вообще носки?.. Жизнь действительно была изменчивой и непредсказуемой. И вдобавок жестокой. Ну что ж, из двух зайцев и правда ни одного не поймаешь. Я проводил девушку до входной двери в коридоре. Когда она ушла, я вернулся к себе, и в дверь снова постучали. На этот раз это была Татьяна Борисовна с тарелкой рыбного супа. «Я обратила внимание, что вы совсем ничего не готовите на кухне, – сказала она. – И подумала, что вы голодны и не откажетесь от супа». Настроение у меня улучшилось. Я и впрямь испытывал волчий голод. Татьяна Борисовна ушла, и я стал ужинать. Было вкусно, нутро мое благодарно наполнялось какой-то другой жизнью, самостоятельной и свободной, а на стене теперь зияла безвозвратная пустота. Гвоздь в стене торчал одиноко и гордо – и даже как будто усмехался надо мной.