Он хорошо помнил, когда и где впервые увидел ее: в октябре, в сквере неподалеку от университета. Было тепло, поэтому, несмотря на поздний час, она была в коротком светлом платье в каких-то цветах. Благодаря этому платью он и не терял ее из виду, когда шел за ней на почтительном расстоянии. Разумеется, он мало на что рассчитывал, даже когда-нибудь в будущем, ведь путей пересечься где-нибудь он не видел. Поэтому он просто шел следом, видел ее ноги и сладко мечтал. Что гладит ей колено или касается щекой ее плеча. Или что обнимает ее, а она отвечает телом и дыханием… И вдруг она свернула в тот самый сквер. Сначала он испугался, что она потеряется и он упустит ее, но когда он повернул на дорожку, которая вела следом, то почувствовал, что сейчас что-то случится, что она окажется совсем близко, что какая-то неминуемость явит себя. И правда. Она стояла перед кустами шиповника и заглядывала за них, словно что-то потеряла. Он уже поравнялся с нею, когда она вдруг сказала: «Вы не знаете, ежи здесь водятся?» Ежи?.. Он с недоумением остановился и задумался. «Честно сказать, не знаю, – сказал он. – Может быть, и водятся, хотя я ни разу не видел». «Я тоже не видела, – улыбнулась она. – Но мне показалось сейчас… что именно ёжик шмыгнул вон туда, в куст. Вы не посмотрите? А то я боюсь». Он посмотрел внизу, тоже заглянул за шиповник, как она заглядывала, когда он ее увидел. Но было темно, а ёж не шевелился. «Наверное, он затаился, – сказал он. – Давайте поищем его, идите за мной». И он пролез в щель, которая была в кустах, а потом подал и ей руку, чтобы она не боялась. Потом они долго всматривались в траву, долго прислушивались, нет ли где подозрительного шороха, потом они даже посмотрели на луну в надежде, что та им посветит поярче. Но луна не посветила, было безвозвратно темно. «Дайте мне руку», – сказал он. И она протянула ему руку, а он взял ее и крепко сжал. У нее была такая приятная кожа… И такие чудесные плечи. Он плюнул на ежа, притянул ее к себе и обнял. А потом поцеловал… А ёжик смотрел на них и, наверное, завистливо вздыхал, ведь ему тоже хотелось и ласки, и объятий, и страсти…
— Станислав Севастьянов —