Ах, как это можно понять: умереть, чтобы родиться? Это что же значит: жить, жить и не знать, что вдруг раз – что-то вторгнется в твою жизнь и нет тебя как тебя, а есть кто-то другой, а он, другой, новый, – это как бы ты и не совсем ты?.. Ничего не понятно. Может, это будто появиться на свет гусеницей, чтобы стать бабочкой? Тогда интересно, испытывает ли гусеница тоску по своему теряемому старому облику, может ли сродниться с незнакомыми крыльями и забыть, что раньше никогда не летала?..

Но тут дальнейший ход столь высоко философских рассуждений Катерины был прерван загоревшимся на табло долгожданным номером, и она, быстренько подхватив свою сумочку, сжимая в руке истерзанный талончик, протиснулась к окошку, где суровая, неулыбчивая барышня-робот выдавала истомленным ожиданием гражданам предметы их вожделения. Катерина вывела неуверенной рукой смешную загогулину в протянутых ей документах и наконец получила-таки свою бордовую картонку. Не в силах устоять, она прямо здесь, среди других просителей, стала разглядывать свое приобретение. Как же ей хотелось примерить обновку и в сей же час в ней выйти в люди! Пусть подружки обзавидуются!

И она, вдоволь насмотревшись на эту прелесть, ловко накинула ее на свои хрупкие плечи, ощутив почти невесомую легкость своей обновки. И о чудо, наряд пришелся ей совсем впору, и сидел на фигуре хорошо, выгодно подчеркивая округлости, и румянил лицо, и совсем не стеснял свободы ее порывистых движений! Ласково убаюкивал своим теплом, оберегал своими нежными объятьями. И эти тепло и нежность проникали сквозь кожу, согревали Катерину изнутри и прорастали своими корнями в ее сердце.

Еще раз улыбнувшись себе в прикрепленном на стене зеркале, Катерина, блеснув золотым ободком тонкого колечка на безымянном пальчике, ласково погладила нежными волнами обнимающую ее плечи новую фамилию и, счастливая, выпорхнула в новую жизнь сквозь двери паспортного стола.