Когда Ира была маленькой девочкой, ей приходилось несладко. Вроде бы такой же ребенок, как все, но нет, отличается. Бежали однажды наперегонки с Ленкой из соседнего подъезда, наравне бежали, изо всех сил. Зацепились обе за корневище дерева, упали – коленки содраны, боль жгучая. Ленка ревёт, что есть мочи, маму зовет, а Ира встала, сомкнула побелевшие губы в тонкую линию, отряхнула пыль с одежды и лишь на свое окно взгляд бросила – смотрит отец или нет. И ни звука, ни слезинки. А если не увидят ее падения и дома не спросят, то она и не покажет свою рану. Знает, что не пожалеют, а еще и ругать будут.

Болела Ира тоже всегда молча. Не жаловалась, ничего не просила, безропотно пила таблетки, ела суп, хоть и через силу – аппетита не было, – мерила температуру ледяным градусником, соблюдала постельный режим. Ждала только одного, когда вечером отец придет с работы и зайдет в ее комнату. Он приходил, смотрел на нее с укором, сколько, мол, можно болеть, и ни разу не присел на постель, не погладил по голове, не поцеловал. Сначала она горевала, а потом перестала. Если она никому не нужна, то и ей никто не нужен.

Когда Ира пошла в школу, в классе каждый нашел себе друга, компанию, а она нет. Никто не хотел сидеть с ней за партой. «От нее рыбой воняет!» – кричал Димка Щеглов и демонстративно закрывал пальцами нос.

Училась Ира хорошо, но к доске никогда не рвалась. Зная правильный ответ, руку не тянула. Из-за плохих отметок, как другие девочки, не плакала. За косички дергали – не пыталась дать сдачи, взрослым не жаловалась. За такой железный характер в школе ее невзлюбили, считали гордой. «Нечего зазнаваться!» — слышала она за спиной.

Обзывали Иру по-всякому: косоглазой, китаёзой, – обидно, но ее лицо, будто маска, всегда было непроницаемым, и дети не понимали, задевают их слова за живое или нет. Поэтому они принимались обзывать ее с удвоенной силой. Никто и не догадывался, насколько глубоко ранят ее слова одноклассников. Так же, как в детстве, когда ей было нестерпимо больно, Ира смыкала бледные губы в тонкую линию, и ни слова, ни звука в ответ.

Когда одноклассники от слов перешли к делу: стали толкаться, делать подножки, отбирать и прятать ее вещи, – в маленькой хрупкой девочке проснулся дух предков, ведь в ее жилах текла кровь самураев. Она подошла к запевале Димке Щеглову под громкое улюлюканье класса, хладнокровно посмотрела ему в глаза – он даже отпрянул. В следующее мгновение ребята, стоявшие позади него, вытолкнули Димку вперед, он сделал шаг ей навстречу, Ира чуть согнула ноги в коленях, резко выставила вперед правую руку и открытой ладонью угодила ему прямо в солнечное сплетение. У Димки в глазах потемнело, дыхание сбилось, он рванулся было вперед, но снова натолкнулся на ее руку, мягко отскочил назад, ударился спиной о классную доску и сполз вниз. Она посмотрела на него как на пустое место, так же спокойно обвела взглядом класс. Было тихо, только Димка пыхтел, сидя на полу. Ни победного возгласа, ни самодовольной ухмылки. Даже румянец не появился на ее щеках. С этого дня Ирину Хакамаду больше не трогали.